Ксения Чудинова: «Выгорание – это история моральной травмы»
Главный редактор Snob.ru — об особых потребностях журналистов.
Новый герой серии интервью «Вместе медиа» о профессиональном выгорании – главный редактор Snob.ru Ксения Чудинова. Прежде она была была редактором в «Афише» и Time Out, ведущей телеканала «Дождь» и радиостанции «Сити ФМ», главным редактором журнала «Большой город», а также пресс-секретарем предвыборной кампании кандидата в президенты Ксении Собчак.
«Как только конфликт – тащите меня»
– Что ты думаешь, когда говорят про профессиональное выгорание у журналистов?
– Думаю, что проблему нельзя отрицать, и у нее есть понятная причина, очень простая, и других мыслей у меня нет: мне кажется, выгорание – это история моральной травмы журналиста, который работает со сложнейшими темами, на сложнейших сюжетах, в зонах чрезвычайных ситуаций. И за этим должен следить руководитель, который отвечает за журналистов, но есть такие моральные травмы, которые никакой руководитель изменить не сможет. Поэтому дальше нужна обязательная работа журналиста с психологом, так как это – единственная возможность прожить травму, которую он получает в этих точках экстремума. Но так как мы издание – все-таки в меньшей степени эксклюзивное, мы – издание про разброс общественного мнения, то нас эта история касается редко.
Впрочем, мои журналисты могут страдать от неправильно поставленной для журналиста задачи. Или, например, когда ему приходится подстраиваться, особенно в новых условиях, когда мы согласовываем интервью со спикером, когда журналист отправляет на согласование свой текст, а ему приходит совсем другой текст. Я считаю, что это тоже моральная травма, которую получает человек, я ее так и понимаю, поэтому, когда такое происходит, со спикером, с пресс-службой всегда связываюсь я и объясняю, в чем смысл нашей работы, почему мы делаем именно так, а никак иначе. Среди прочего мы выработали условный механизм, хотя и не знаю, насколько он адекватный. Я очень часто говорю спикерам: ладно, ОК, закон на вашей стороне, вы можете переписать все свои ответы. Но вопросы журналиста вы трогать не имеете права. Все вопросы, которые заданы, так и останутся. Не хотите отвечать – пишите «Не буду отвечать на этот вопрос», но задан он будет.
Моральные травмы журналисты еще получают на спецпроектах, как ни странно. Тоже такое бывает. Все мы занимаемся какими-то специальными штуками, иногда со спонсорами, иногда придумываем слишком сложные задания, в которых журналист запутывается. Это тоже моральная травма. Я стараюсь это профилактировать, смотреть за графиком работы, за точностью задач, которые мы ставим. Времени не на все хватает, и мои ребятки тоже страдают, но если текст, сюжет становится более сложным, то стараюсь туда заползать.
– А что вам отвечают спикеры?
– Я за столько лет так хорошо научилась стоять на табуретке, что в целом они как-то научились прислушиваться, вне зависимости от положения человека. И это, честно говоря, хорошо. Также в случае, если человек настаивает на публикации текста в том виде, в котором он нам якобы согласовал, я совершенно нагло могу не поставить текст. Извините, спасибо, поняли вашу точку зрения, очень интересно, до свидания. Зачем мучить себя и свою аудиторию? Ну, так бывает, ничего страшного, мы разойдемся друзьями, приходите в следующий раз, когда будете более открыты к нам и к нашему формату. И в целом это хорошо получается. Я не стесняюсь никому звонить. Или, например, когда в сложных материалах кто-то очень упертый в рамках своей борьбы с каким-то условным злом начинает подтасовывать факты, писать гневные письма, не согласовывать собственные слова, я не чураюсь позвонить, объяснить, рассказать. И это самая, пожалуй, неприятная, лавирующая штука, когда нужно человеку объяснить, что его компетенции нам важны и нужны, но его личная борьба, к сожалению, останется его личной борьбой, потому что на площадке издания нужно говорить об общественном интересе и о фактах.
– Ты воспринимаешь подобное общение со спикерами как травму для журналиста?
– Конечно. Человек испытывает чудовищный стресс, на него наезжают, над ним издеваются. Часто журналисту начинают говорить: да кто вы вообще, вы все мои слова переврали. Это газлайтинг как он есть. Я считаю, что нельзя это отрицать. И журналистам своим говорю: как только конфликт – все, лапы поднимайте, тащите меня. Не бойтесь! И валите прямо все на меня. Когда начинается что-то ужасное, так им и пишите: наш главный редактор – такая сука, все зарубила, что делать, как быть, извините-извините. Это работает, особенно с юными, совсем молодыми журналистами. Они пользуются этой лазейкой, и я рада этому. А те, кто постарше, поопытнее, поматерее, учатся справляться, как раз и на опыте таких разговоров учатся разговаривать со спикерами сами.
Ксения Чудинова в Radisson Collection Hotel, Moscow
«Все люди – особенные»
– Наверняка у тебя в профессиональной жизни были примеры, когда люди выгорали? Что с ними делать, как их мотивировать?
– Никак. Не сметь никого мотивировать! Обнять, поцеловать. Или, если надо, если редакция не может держать этого сотрудника или дать ему отпуск, то – расстаться. Бывают истории, когда журналист получил такую травму на работе или так не справился с собой, что более нетрудоспособен для этого издания или в этом коллективе. Так случается. Нужно расстаться так, чтобы ему было комфортно, объяснить, что ему нужно заняться тем-то и тем-то, что ваша дальнейшая работа невозможна. А мотивировать его, насиловать – за что?
Первое – нужно признать ошибку, извиниться перед ним за то, что произошло, сказать, что очень жаль, что так получилось, и предложить ему отпуск. Никакой мотивации! Просто сказать: пожалуйста, сделай для меня доброе дело, закрой компьютер, возьми книжки, почитай, посмотри кино, не занимайся ничем. Я часто практикую возможность давать людям сутки-двое без объяснения причин. Надо? ОК. Или к тебе приходят: «Я не могу работать с утра. Не могу, мне плохо, у меня не получается. Хочу работать с пяти вечера до двенадцати ночи». Пожалуйста! Пусть тебе будет хорошо.
Может быть, я не совсем права, может, отношусь к этому неверно, но я всегда говорю: «Сноб» – это не последнее место вашей работы, это – стартовая площадка. И если вы здесь умрете, то мне от этого легче и радостней не будет. Я хочу, чтобы вы ушли отсюда с именем, с хорошей зарплатой, с хорошими компетенциями и нашли себе следующее место, в котором вам будет хорошо. Вот у моей коллеги сейчас истерика. Надо все бросить, пойти к ней. Нельзя ее бросить. А к кому она пойдет? Она живет одна. И да, я знаю все обстоятельства их жизни: с кем они живут, снимают ли квартиры, есть ли у них дети. Это важно, потому что это – люди. Работаю я с людьми, а не с текстами или компетенциями. И в этом смысле я против мотивации.
– Сколько лет ты руководишь людьми?
– Мне кажется, с 2012 года. Даже, может, пораньше. До того была школа, где я была классным руководителем, учителем, а потом я немножко была шефом над младшими корреспондентами; потом у меня был спецпроект с Ликой (Лика Кремер работала в «Снобе» в 2008-2016 гг., в том числе главным редактором Snob.ru — прим. ред.), подо мной были еще люди; а потом я была главредом «БГ»… Короче, подо мной всегда есть команда. Я с командой работаю, на них опираюсь.
– Ты была учительницей?
– Я – инклюзивный педагог. Поэтому я говорю: у нас инклюзивная редакция, у меня все особенные.
– То есть ты думаешь, что редакция ваша – очень особенная?
– Нет, я считаю, что все люди – особенные. И, честно говоря, ценю, когда передо мной по-настоящему особенный человек, человек with special needs, талантливый, клевый, мегакрутейший, но у него есть ряд ограничений – я готова купить его ряд ограничений и все его таланты. Для меня вообще не препятствие.
Фото со страницы в Facebook
«Ко мне приходят люди отдохнуть, посидеть, покурить, поболтать»
– Мне кажется, журналистская жизнь – очевидно пессимистична сейчас в России. Положение журналистов – не лучшее. Как вы справляетесь с этой общественной, политической средой, которая неизбежно давит?
– У меня все-таки нет такого ощущения… Мы не деловое издание, мы – про общественную повестку, про общественную дискуссию. Нам не запрещено заострять, писать, что мы думаем, спрашивать мнения других спикеров, собирать разбросы мнений. У нас нет истории, что мы в чем-то себя ограничиваем. У меня есть коллеги, они мне всегда скажут, что так делать нельзя. Я понимаю, что я – начальник, но, слава богу, у меня есть и Сережа Цехмистренко, и Митя Еловский. Они всегда придут и дадут по шапке, правильно, и скажут: кукушку-то прибери.
Когда ты говоришь, что журналистам сложно, – наверное, да, если они работают в деловой журналистике. То, что сейчас происходит в «Ведомостях», – это п.ц, извини. Я работала с господином Шмаровым. Но у меня просто память плохая – я про всех помню только хорошее, вообще ничего плохого. Потом, когда я написала постик в Фейсбуке, ко мне пришла Стравинская и говорит: ты – дура? Ты вот это помнишь? А это? – Я: ой. Я поняла, что «Ведомостям» не повезло.
В этом смысле мы не должны под компанию подстраивать под политическую повестку. У нас нет этой задачи. Если бы я была руководителем глянца, ты бы ко мне пришла и сказала, тяжело ли сейчас в России делать глянцевую журналистику, я бы сказала: «В чем проблема?! Тряпки – есть, звезды – в Инстаграме, зашибись!» Ну, может быть, пожаловалась на давление коммерческих клиентов… Кто их знает, я не в курсе. А мы – немножко в безопасном пространстве, и я это хорошо понимаю.
– Это специально так выстроено – безопасно?
– Я думаю, что это Володя Яковлев (основатель ИД «КоммерсантЪ» и проекта «Сноб» – прим. ред.) как-то придумал хитро – площадка, блог-платформа с редакцией. Конечно, у тебя есть возможность в блогах упражняться. И там может быть что угодно – от острых высказываний до мягких и приятных. Понимаешь, здесь нет и не было той истории «как нам писать про то-то», цензуры нет. Есть какое-то внутреннее чутье из серии «как наша аудитория это воспримет».
– А личный опыт выгорания был? Как ты выжила?
– С психиатром. У меня диагностирована депрессия, которая требовала медикаментозного лечения. Ну, то есть, у меня уже был депрессивный эпизод до того, из-за расставания с «Большим городом». Это моральная травма, которую я получила. Я просто не ожидала такого отношения к журналистам, к людям. И ко мне.
Знаешь, как я поступила? Я дошла до психиатра, когда была уже совсем в плохом состоянии, она мне выписала какие-то препараты. Я не стала их пить, а написала Лике. И сказала: Лика, мне очень плохо, я не могу ничего делать. Она мне сказала: приходи ко мне в редакцию, посиди рядом со мной, в «Снобе». Я к ней пришла.
И она меня вернула обратно. Ой, у меня, говорит, тут такая идея. Я говорю: «Какая хорошая идея! А можно я попробую ее сделать?» Потом еще что-то, еще, и потихонечку она меня вернула. Я правда считаю, что ее поддержка была совершенно неоценима. Я так тронута, что готова сейчас расплакаться.
– То есть все-таки дружеское плечо и человеческое понимание?
– Я вообще думаю, что человеку нужен человек. Все по-прежнему, ничего не изменилось. Журналисты – такие же люди, как и все остальные. В допандемичные времена мой кабинет был просто проходным двором. Ко мне приходят люди отдохнуть, посидеть, покурить, поболтать. Для этого все и придумано. Я очень держу это у себя в голове, для них я – опора. А иначе зачем я здесь главред? Я вообще не хотела быть главредом, у меня не было такой цели, но раз я очень люблю «Сноб», я вцепилась и сделала. Я отвечаю за этих людей, в том числе за их душевное благополучие.
Признаться, я рассталась с двумя сотрудниками. Я даже не поняла, сгорели они или что-то с ними пошло наперекосяк, и я их не удержала, к сожалению. Очень жалко, обе девки очень перспективные. Но, видимо, не со мной, я им плохой компаньон.
И что еще очень важно сказать… Думаю, что очень важен график работы для человека. И очень важно следить за тем, чтобы у человека оставалось личное время. Я очень нервно отношусь к журналистам, которые сдают тексты в четыре утра, в пять, когда ко мне приходят файлы в два ночи или в семь утра. Для меня это звоночек. И, когда эти люди просыпают летучки, я говорю: слава богу, он поспал. Режим – это то, за чем нужно всем следить вне зависимости от того, руководитель ты, журналист или еще кто-то. Надо себе оставлять время на личную жизнь. Вот прямо брать, выключать, уходить, гулять, взять собаку, позвонить маме. И не читать ничего. Сделать себе условные три часа в день без телефона и без экрана. Я про это всем всегда говорю, мне кажется, что это помогает. Помогает оставаться в себе. Изменилось же потребление, понимание и умение людей формулировать свое мнение. Сейчас – быстренько в «Фейсбук», а потом вместе, коллективно сообразим какой-то тезис. Но, на мой взгляд, умение для человека сохранить критический взгляд на вещи и умение самому формулировать тезисы рождаются только в тишине. Это не может родиться в 115 экранах и в фейсбуковых постах. Нужно уметь взять какую-то задачу и уйти с ней подумать, без всего. Я всех призываю за этим следить.
Автор: Наталия Ростова, журналист
Фотографии со страницы в Facebook